Научпоп «Теории поколений» и ревизия ценностей «Великой дидактики»

Верещагин О.А.

Аннотация. В статье представлена критическая аналитика ряда типических особенностей в развитии современной образовательной сферы. Как полагает автор, актуальная социально-педагогическая ситуация может быть адекватно воспринята и оценена только в общем контексте всей совокупности изменений ментальной среды, фундированной технико-технологическими трансформациями последних двух десятилетий. Авторские интенции связаны с оценкой эпистемологического статуса «теории поколений» в общем ряду научно-популярных реконструкций современной социальной психологии и педагогики. Активное распространение указанной психосоциальной модели, по мнению автора, коррелятивно тем ревизионистским целям и устремлениям, которые связаны с деструкцией принципов традиционной педагогики.

Ключевые слова: «бифуркационный человек», гранднарратив, дигитализация, номадология, «теория поколений», эйджизм.

09.00.00 Философские науки

УДК 37.013.73


Popular science theory of generations and revision of the values of the «Great Didactics»

Vereshchagin O.A.

Abstract. The article presents a critical analysis of a number of typical features and trends in the development of the modern educational sphere. According to the author, the current socio-pedagogical situation can be adequately perceived and evaluated only in the general context of the entire set of changes in the mental sphere, based on the technical and technological transformations of the last two decades. The author's intentions are related to the assessment of the epistemological status of the «theory of generations» in the general series of popular scientific reconstructions of modern social psychology and pedagogy. According to the author, the active dissemination of this psychosocial model is correlative with revisionist goals and aspirations that are associated with the destruction of the principles of traditional pedagogy.

Key words: «bifurcation of the person», the grand narrative, digitalization, nomadology, «theory of generations», ageism.


 

Существующие теоретические экспликации нынешнего статуса субъекта образовательного процесса, в первую очередь, коррелятивны всей предшествующей традиции философско-антропологических исследований, и в этом смысле представляют собой набор интеллектуальных интенций и ключевых идеологем современной человекомерной парадигмы. Специально отметим во многом комплементарный характер тех антропологических реконструкций, которые можно встретить в массе социально-педагогических исследований, развивающихся в специфической логике «интеллектуального запаздывания» в отношении практик философского mainstream. Напомним, что современная антропологическая ситуация, характеризуется разрастанием «агуманистических» исследований [3], в плане констатации смысловой завершенности новоевропейского гуманистического проекта [11].

Идея целостной и самодостаточной личности, воплощенная в картезианско-кантианской модели, оказывается нерелевантна современному социоментальному контексту, с его интенциями дивидуализации, фрагментации и децентрации субъекта на всех уровнях существования и функционирования. «Бифуркационный человек» [13] есть одновременно и продукт и актор эпохи «всеобщего «социокультурного кровосмещения» [13, С. 97], когда осуществляются неуправляемые стохастические процессы «вавилонизации» и миксиризации понятий, установок, ценностей, поведенческих моделей и стилей жизни людей.

Спорны, сложны и противоречивы оценки социально-онтологического статуса современного человека, изначально представленного в категориях маргинальности, транзитивности и бифуркационности как базовых характеристик и атрибутов его существования.

Как отмечает Е.В. Шалаев, «бифуркационный человек» – это человек с пластичным индивидуально ориентированным, эгоистическим сознанием, человек-потребитель и прагматик в своих отношениях с окружающим обществом и людьми» [13, С. 99].

Хотелось бы лишь отметить, что индивидуальная ориентированность и эгоистическое сознание в большей степени характеризуют традиционного человека как продукта тотальной массовизации и отчуждения, бифуркационный же человек, напротив, пребывает в стихии коллективной индивидуальности (блогосфера и социальные медиа) и, в силу его принципиальной открытости миру коммуникаций, оказывается приобщён к надындивидуальному сознанию инфосреды, что предполагает размытость и нечёткость его эгоистических интенций и устремлений. Это своего рода «коллективный эгоизм» людей, делающих отчаянные попытки защитить островки своей приватности в расширяющемся публичном открытом пространстве непрекращающихся транзакций. В той же степени прагматические цели и консьюмеристские установки современного человека-потребителя оказываются на поверку отчужденными и скрыто вмененными целями и установками, сформированными в недрах глобальной сетевой структуры.

Несомненно лишь то, что сегодняшняя антропологическая ситуация действительно имеет существенные отличия и расхождения, особенно в плане оценки возможных перспектив и прогнозных оценок её развития. Мы просто ещё очень сложно представляем себе последствия тех изменений, которые происходят на всех уровнях социального бытия «Галактика Интернет» [4], в обществе с пролиферативно множащимися новыми структурами и сообществами, создающими новые островки порядка в хаосмотической конфигурации взаимодействующих друг с другом социальных миров.

Как уже было отмечено, контуры новой антропологической парадигмы складывались постепенно и сформированы в логике и семантике современного «постмодернистского вызова» [12] всем основаниям классического мировоззрения. В этом смысле современная педагогическая теория развивается во многом на ретроспективе тех философских идей, которые переосмыслили категорию «субъекта» в его классическом модернистском понимании и представили новый антропологический проект – «антропологию номадизма», интеллектуальное детище таких гуру постмодернизма, как Ж. Делез и Ф. Гваттари [2]. Номадология Делеза-Гваттари призвана реактуализировать современные формы «кочевого» образа жизни и формы конституирования «кочевничества» в социальных практиках современности. Основой атрибуцией кочевника является «распределение в гладком пространстве, которое «он занимает, он обживает, он удерживает это пространство, и в этом состоит его территориальный принцип» [2, С. 640]. Кочевники-номады лишены «точек, путей или земли, даже если кажется, что всем этим они обладают», поэтому являясь вектором детерриторизации, «кочевник столь же создает пустыню, сколь и сам создан ею» [2, С. 641].

Номадология и ризоматика Ж. Делеза, по сути, является рефлексией тех изменений, которые характеризуют новый тип ментальности, ментальности сетевого типа с соответствующими ему стратегиями детерриториализации и ретерриториализации. Стирание прежних семантических границ и рамок и «интеллектуальное опустынивание», создание нового «гладкого ландшафта» вписывается в общий контекст распространения неономадического мировоззрения в актуальных социальных практиках и моделях поведения. В номадизме инвариантная и самотождественная личность с устойчивой идентичностью оказывается невостребованной в силу принципиальной «осёдлости» и прочности своего экзистенциального статуса.

В теоретических реконструкциях «liquid modernity» [14] проблема вариабельной идентичности сохраняется, но переформулируется в категориях процессуальности и ситуативности, и представляется в качестве нонфинального акта идентификации и самоидентификации.

В краткой истории культурной идентичности З. Бауман [15] переосмысливает западную социальную метафорику в логике последовательной смены образов «пилигрима» и «туриста». «Турист» как воплощение гипертрофированной модели путешественника не может быть чётко зафиксирован и схвачен в качестве самотождественного субъекта, его ключевой характеристикой является не созидание, а переработка. Как утверждает британский социолог, современника и постсовременника отличает принципиально отличный характер самоконституирования. Современник, подобно фотобумаге, формировался через медленное «нарастание необратимых и нестираемых событий, дающих идентичность» [15, P. 18] в личностной истории фотоальбома, идентичность же постсовременника уподобляется видеоплёнке, которая «в высшей степени стираемая и многократно используемая, рассчитанная на то, чтобы ничего не хранить вечно, допускающая сегодняшние события только при условии стирания вчерашних» [15, P. 18].

Нынешний «бум туризма, кибер и медиапутешествий», сопровождающийся появлением «новых кочевников», с которыми себя отождествляют «люди сети (киберномады) и «транслокальных культур» [1], как нам представляется, является реальной «овеществленной» практикой номадического мировоззрения, претендующего на то, чтобы стать обоснованной альтернативой традиционным формам социального и культурного существования.

Неономадизм и его антропологический продукт, отрефлексированный современной социальной наукой в категориях «homo mobilis» [8], «homo cyberus» [9], «digital nomad» [17] и пр., расширяет поле своего присутствия в современных теоретических реконструкциях социогуманитаристики, в том числе в сфере педагогической антропологии, которая мультиплицирует разнообразные проекции новых субъектов образовательного процесса. В этом смысле современная педагогическая теория оказывается населена многочисленными концептуальными персонажами, репрезентирующими новый порядок дискурса в границах современной педагогической парадигмы.

Критически осмысливая содержательное наполнение этих социально-педагогических теорий можно говорить о вполне сложившемся мировоззренческом комплексе внутри педагогического сообщества, о становлении некой социально-педагогической мифологемы относительно существования специфического межпоколенческого разрыва, «интергенерационной ямы», с практикой расселения отдельных возрастных групп и категорий по альтернативным социоментальным мирам.

К наиболее социально ангажированным и конъюнктурно выверенным психолого-педагогическим теориям, безусловно, можно отнести так называемую «теорию поколений» [19], которая представлена многочисленными психосоциальными дескрипциями временных циклов демографической истории. Более корректно называть «теорию поколений» некой метатеорией, развивающимся множеством родственных психосоциальных реконструкций, претендующих восстановить логику становления поколенческих биографий в социально-демографической истории западных обществ.

Подчеркнем, что анализ поколенческой идентичности и интергенерационных коммуникаций не является новацией в методологии социальных исследований. Биографический метод в анализе функционирования и распознавания поколенческих когорт активно используется социальными теоретиками в социально-педагогическом и общественно-политическом дискурсах, начиная с К. Мангейма [18]. Подход К. Мангейма призван был актуализировать ценностно-когнитивные и смысловые индикаторы, связывающие поколение в некую социально-историческую общность с едиными мировоззренческими интенциями, схожей оптикой восприятия и ментальной структурой.

Как уже было отмечено, использование концепта «поколение» в социологическом анализе обернулось эвристикой социальных предсказаний в отношении возможной динамики интрагенерационных и интергенерационных связей в современном обществе. То, что представлялось исследователям в качестве локального англо-американского нарратива по репрезентации социально-демографической и культурной истории соответствующего этнокультурного региона, превратилось в глобальный метанарратив, описывающий изменения на цивилизационном интернациональном уровне.

Наиболее чётко и ёмко «теория поколений» изложена в теоретических построениях Д. Твенге [20], пытающегося отрефлексировать качественные отличия «айдженеров» в качестве самостоятельной поколенческой когорты постсовременности. Концепт «iGen» или «Gen-Z», конструируется Д. Твенге в логике необратимых технологических изменений, связанных с интернетизацией и дигитализацией всего и вся, всех социальных сфер и всех наиболее значимых социальных практик. iGen одновременно и продукт и актор новой социальной реальности. В этом смысле «поколение Z» – хронологически первое поколение, полностью погруженное и охваченное процессом киберсоциализации [9]. Идентификация iGen, по-мнению Д. Твенге, может быть осуществлена через стигматизацию и брендирование их по семи базовым индикаторам. Первым в ряду таких идентификаций, Д. Твенге выделяет понятие «inclusive», однозначно указывающее на характер современных социальных связей и отношений, лишённых прежней заданности и определённости. Социальная среда, взрастившая «айдженеров», лишена чётких бинарных оппозиций этнического, расового, гендерного и иного порядков, и в этом смысле «всеохватна». «VUCA world» [10], в котором живут и взаимодействуют «iGen», полностью или частично децентрирован, релятивизирован и лишен Абсолюта. Идентичность «айдженеров» в той же степени относительна, текуча, изменчива и ситуативна. Таким образом, «айгены», – в авторской интерпретации Д. Твенге, – и продукт и главное действующее лицо тех процессов диверсификации, которые деконструируют прежние социальные миры.

Оказываясь в «царстве разнообразия» «поколение Z», по мысли Д. Твенге, перманетно находится в ситуации «super-connected», то есть «сверхсвязанности» и сверподключенности в различных медийных средах и сетевых сообществах. Максимально интенсифицированные контакты «айгенов» в формате «in person no more» стремятся к обезличиванию и частичной деперсонификации по стандартам online. «Айгены» окружены френдами и фолловерами, чураются и опасаются личных контактов, продуцируя страхи и сомнения «FOGO-generation» [10]. Важнейшей типологической чертой «поколения Z», как полагает Д. Твенге, является инфантилизм («growing up slowly»), проявляющийся в частичном отторжении и неприятии стереотипов взрослой жизни. Кроме того, существование «айгенов» фрустрировано переживаниями и стрессами, которые несёт в себе небезопасный и нестабильный окружающий мир, поэтому ценности лояльности, толерантности, порядка и безопасности оказываются им отнюдь не чужды.

Описанная Д. Твенге психосоциальная модель iGen в принципе не несёт в себе какой-то специфической позитивной эвристики, являясь по сути грамотной и скрупулезной компиляцией тех типологических характеристик, которые используются для атрибуции социокультурных черт «нового поколения» современного общества. Можно даже предположить, что теоретические построения подобного плана – своего рода инструмент сегментации и дробления общества на те или иные референтные аудитории с целью учреждения инстанций незримого социального контроля их поведения и ценностных установок.

Так или иначе, метаповествование о циклическом воспроизведении поколений в социальной динамике общества чрезвычайно популярно в том числе и по причине обострённого коллективного ощущения «смены времён», неизбежного и очередного «антропологического поворота» в педагогических и иных практиках социального взаимодействия.

Социальные теоретики, в том числе из среды академического педагогического сообщества, активно используют указанную метанаррацию в попытках обоснования неизбежности качественных институциональных преобразований образовательной сферы. Ход размышлений предельно прост. Изменение статуса субъектов образовательного процесса неизбежно внесёт коррективы в конфигурацию образовательных и воспитательных отношений, а возможно принципиально их изменит и трансформирует. «Поколение Z», «iGen», «digital native» и другие символические перевоплощения современной учащейся молодежи вопрошают иные принципы образовательного взаимодействия, альтернативные дидактические способы и методы.

Прежде всего, предполагается бросить вызов структурной программной дидактике, фундированной логикой рационального существования и таких его смысловых коррелятов, как логоцентризм, номологизм и детерминизм. Как указывает Т.Э. Мариносян [6], «необходимо освободиться, прежде всего, от образовательных стандартов» [6, С. 15], учебных планов и программ и выстроить обучение вне иерархического централизованного принципа, иррелевантного современной социальной реальности. «Liquid modernity» более чем какой-либо другой тип социальности взывает к прагматическим и адаптационным связям, нежели к связям иерахическим и субординационным, поэтому обучение в современной школе «должно быть организовано по принципу «ad hoc» [6, С. 15], то есть в полной мере соответствовать ситуативности и нестабильности социального контекста и окружения.

Другими словами, постмодернистский ризоматичный и интертекстуальный мир требует релевантной образовательной модели, которая, не вступая с ним в открытое противостояние, могла бы преобразовать и обжить его. По мнению современных румынских исследователей M.C. Esi, N.L. Posteuca [16], постмодернистская образовательная методология и соответствующая ей прагматическая стратегия обуславливают значимость спонтанной модели образования, которая оказывается ситуативно и контекстуально значима и становится более чувствительной в отношении вызовов и запросов социальной среды. В этой связи существенно оказываются переосмыслены базовые критерии знания вообще. Такие индикаторы модернистской методологической культуры, как точность и всеобщая значимость, дисциплинарная изолированность, переформулируются в постмодернистской образовательной парадигме в терминах «онтологической или феноменологической адаптации» [16, P. 54].

В рассматриваемой перспективе очерчиваются контуры релевантной образовательной парадигмы, которая несёт в себе черты событийности, ситуативности, функционирует в формате бриколажа [5], демонстрирует явные признаки реактивности и адаптивности в отношении динамики социальных процессов и изменений, то есть существует в режиме перманентной пульсации и обновления.

Хотелось бы отметить, что формирующаяся образовательная модель не только и не столько отвечает внутренним устремлениям и мотивациям «цифрового поколения», которое по своим онтогносеологическим характеристикам является типичным дискурсивным образованием – реифицированным продуктом современной социально-психологической теории, сколько является своеобразным социально-педагогическим мифом об особой инаковости и «друговости» современной молодёжи. В основе указанной научно-популярной мифологии действительно лежит «фундаментальная ошибка атрибуции, когда поведение подростков объясняют их особенностями как поколения, а не внешними обстоятельствами» [7].

Нельзя абсолютизировать различия в поколениях, проводить искусственные барьеры и границы в содержании и формах их идентификации. Даже с учётом циклической повторяемости поколенческих когорт, сложно будет объяснить динамику их воспроизводства и взаимодействия в дальнейшем социальном взрослении и развитии. С другой стороны, невозможно не учитывать значимость «цифровизации» сознания и мышления, которые в этом смысле охватывают все активно действующие социально-демографические группы. «Айдженеры» конечно, более восприимчивы и «отзывчивы» в отношении дигитализированных социальных практик, но эта восприимчивость коньюнктурна и ситуативна.

Творцами новой социальной реальности являются все акторы социально-педагогического взаимодействия, поэтому можно говорить лишь о персональном вкладе каждой социальной группы в общий дизайн нового образовательного пространства. В этом смысле, номадизм, «бесконечная трансгрессия без остановок» [6, С. 27], бриколаж, становятся атрибутами существования всех без исключения вовлечённых в практики социальной коммуникации, а не только какой-то особой выделенной группы «современных учащихся».

В противном случае мы имеем дело с укоренённой в модернистском сознании эйджистской установкой, банальной стереотипизацией господствующих ныне представлений о возрастных структурациях и идентификациях. Более того, совершенно неочевиден указанный подход в представленной макроаналитике возрастных групп, когда элиминируется большая часть иных сегментаций (нежели просто психосоциальные или техносоциальные) в поколенческих циклах демографической истории, например, социально-классовые, этноконфессиональные или ценностно-смысловые и т.п. Сами же поколенческие циклы, социокультурные и иные различия в поколениях, а также воспроизводимость этих различий в следующих циклах просто постулируются как объективно заданные и исторически обусловленные существующей логикой социальных изменений.

«Теория поколений», как нам представляется, является типичным адаптированным к современным, в том числе образовательным, реалиям, научпоповским интеллектуальным продуктом, призванным обосновать и доказать фатальность и неизбежность серьезных институциональных изменений в обществе. Не случайно влияние этой теории или, правильнее говоря, метатеории, распространяется далеко за пределы маркетинговых и менеджериальных стратегий, в плоскость социально-политических и социально-педагогических исследований.

В указанной адептами «теории поколений» перспективе, ревизия базовых ценностей «Великой дидактики», по аналогии с «закатом метанарраций» в социально-политической сфере, оказывается предрешена всем ходом событий социальной, культурной истории Запада и в этом самом смысле неизбежна и неотвратима. Кроме того, процесс этот оказывается, столь же глубинным, сколько и широкомасштабным, поскольку коснется не просто всех социальных групп, субъектов и акторов социально-педагогической коммуникации, по сути это будет масштабный процесс качественной трансформаций всех наиболее значимых институций. Другими словами, сконструированная философема неустойчивого VUCA-мир [10], и с этим можно вполне согласиться, требует столь же малостабильной спонтанной модели образования, но, кроме того, как нам кажется, и, прежде всего, отказа от эксклюзивной эйджистской идеологии традиционной педагогики и становления действительно инклюзивной дидактики и педагогики будущего.

 

Список литературы

  1. Головнев А.В. Кочевье, путешестие и нео-номадизм / А.В. Головнев // Уральский исторический вестник. – 2014. – № 4 (45). – С. 121-126.
  2. Делез Ж., Гваттари Ф. Тысяча плато: Капитализм и шизофрения / Ж. Делез, Феликс Гваттари; пер. с франц. и послесл. Я.И. Свирского; науч. ред. В.Ю. Кузнецов. – Екатеринбург: У-Фактория; М.: Астрель, 2010.
  3. Дыдров А.Р. Сценарии сосуществования homo sapiens и posthuman в дискурсах трансгуманизма / А.Р. Дыдров // Социум и власть. – 2016. – № 3 (59). – С. 123-128.
  4. Кастельс М. Галактика Интернет: Размышления об Интернете, бизнесе и обществе / М. Кастельс – Екатеринбург: У-Фактория, 2004.
  5. Неборский Е.В. Образование будущего: ключевые педагогические инновации и тенденции в развитии образовательной среды / Е.В. Неборский // Интернет-журнал «Науковедение». – 2015. – Том 7, № 2 (2015). – URL: http://naukovedenie.ru/PDF/166PVN215.pdf (дата обращения 22.09.2020)
  6. Мариносян Т.Э. Субъект-объект образовательного процесса в реалиях современности, или IP Aliases → ∞ 1 / Т.Э. Мариносян // Философские науки. – 2018. – № 6. – С. 7-30.
  7. Мифы о «поколении Z» / Н.В. Богачева, Е.В. Сивак; Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики», Институт образования. – М.: НИУ ВШЭ, 2019.
  8. Петренко-Лысак А.А. Homo mobilis в транзитивном потоке мобильных коммуникаций / А.А. Петренко-Лысак // Лабиринт. Журнал социально-гуманитарных исследований. – 2015. – Вып. 3. – С. 44-53.
  9. Плешаков В.А. Теория киберсоциализации человека: монография / В.А. Плешаков / Под общ. ред. А.В. Мудрика. – М.: МПГУ; «Homo Cyberus», 2011. – 400 с.
  10. Савельева Я. VUCA: новая среда управления талантами и планирования персонала / Я.Савельева – URL: https://brainify.ru/r/article/vuca-novaya-sreda-upravleniya-talantami-i-planirovaniya-personala (дата обращения: 22. 09.2020)
  11. Сербул А.А. «Смерть субъекта»: философско-культурологический анализ проблемы субъекта в постмодернистском дискурсе / А.А. Сербул // Вестник Полесского государственного университета. Серия общественных и гуманитарных наук. – 2011. – № 2. – С. 51-56.
  12. Филюшкин А.И. «Постмодернистский вызов» и его влияние на современную теорию исторической науки / А.И. Филюшкин // Топос. Философско-культурологический журнал. – 2000. – № 3. – С. 67-78.
  13. Шалаев В.П. Глобализация,  постмодерн, бифуркационный человек – маркеры переходной истории / В.П. Шалаев // Сервис plus. – 2008. – № 2. – С. 96-105.
  14. Baumann Z. Liquid Modernity. / Z. Baumann – Cambridge: PolityPress. – 2000.
  15. Baumann Z. From Pilgrim to Tourist — or a Short History of Identity / Z. Baumann // Questions of Cultural Identity. – London – 1996. – P. 18-36.
  16. Esi M.C., Posteuca N.L. Postmodern Educational Methodology and Pragmatic Strategies Used within Learning Process / M.C. Esi, N.L. Posteuca // Postmodern Openings. – 2014. – Vol. 5, no. 1, March, – P. 53-61.
  17. Makimoto T., Manners D. Digital Nomad. / T. Makimoto, D. Manners – Chichester: JohnWiley, 1997.
  18. Pilcher J. Mannheim’s Sociology of Generations: An Undervalued Legacy / J. Pilcher // The British Journal of Sociology. – 1994. – Vol. 45. – № 3. – Р. 481-495.
  19. Strauss W., Howe N. Generations: The history of America’s future, 1584 to 2069. / W. Strauss, N. Howe – New York, NY: William Morrow & Company, Inc, 1991.
  20. Jean M. Twenge Speed Summary: iGen – Why Today’s Super-Connected Kids Are Growing Up Less Rebellious, More Tolerant, Less Happy. / M. Jean – URL: https://brandgenetics.com/speed-summary-igen-why-todays-super-connected-kids-are-growing-up-less-rebellious-more-tolerant-less-happy (дата обращения 17.09. 2020)

 

© Верещагин Олег Александрович

ВЫХОДНЫЕ ДАННЫЕ СТАТЬИ:

Верещагин О.А. Научпоп «Теории поколений» и ревизия ценностей «Великой дидактики» / О.А. Верещагин // Электронный научно-публицистический журнал «Homo Cyberus». – 2020. – № 2 (9). [Электронный ресурс] – URL: http://journal.homocyberus.ru/Vereshchagin_OA_2_2020